Товарищ Изотов, похоже, у вас сверхсила. Причем комплексное укрепление, раз я себе ничего не порвал при ударах. Понадобится душ. Потом. А, я же в туман могу, всё отпадет…

По ноздрям ударил запах бойни, сложив для тупящего мозга полную картинку. Меня тут же вывернуло, аж сгибая в судороге. Сознание поплыло. Я хоть и взрослый мужик, но раньше, в той жизни, никого не убивал крупнее кролика. Здесь, в этой… да. Но свернуть шею — это как бы понарошку. Ни крови, ни разбрызганных внутренностей, тело ничем не истекает, кожа не порвана. В общем, Ожегов у меня стресса не вызвал. Ну умер и умер, чего уж тут. А вот это…

Из комнаты я сбежал в соседнюю, не забыв, правда, прихватить автомат. Раковина там была, старая, подтекающая, вонючая. Припав к ней, как к живительному источнику, я наглотался воды, остервенело этой водой потёр лицо, чуть не обосравшись от испуга, когда дошло, что я это самое лицо мог себе сейчас содрать своей сверхсилой. Обошлось.

Слегка отпустило, достаточно, чтобы я догадался рвануть к холодильнику. В нем обнаружилась слегка початая бутылка водки и куча почти пропавших продуктов. Водка была китайской. Три торопливых глотка из крайне осторожно взятой бутылки слегка вернули мозги на место, но вызвали забастовку вкусовых ощущений, заявивших, что такую дрянь они больше пить не будут. Загрыз черствой горбушкой, запил снова водой из-под крана. Взял со стола нож, осмотрел его, тщательно протёр какой-то ветошью, прикидывающейся полотенцем. Уронил нож острием на ступню.

Кожу не пробило, но укол я ощутил. Так, Витя, кажется, ты не пуленепробиваемый. Будем исходить из этого. Теперь идём дальше. О той комнате… не думать. Вообще не думать. Не время. И не забывать, что любой и каждый встречный может оказаться неосапом со смертельной для меня способностью. Всех убью, один останусь.

В туман и вперед!

Коридор был длинным, за спиной никого опасного я оставлять не хотел, поэтому проверил весь этаж, оказавшийся нижним. Пусто. А вот по лестнице как раз спускаются два лениво переговаривающихся типа. Говорят, причем, на «пше-пше-пше». Тороплюсь, выкатывая тело жирное, втягивая псевдоножки туманных щупалец. Автомат где-то позади, туманы автоматы не носят.

Люди расслаблены, переговариваются, идут один за другим. Дожидаюсь, пока первый почти спустится, выскакиваю из-за угла голым советским подростком в нелепой раскоряке, а затем несильно первого бью поляка с двух кулаков в грудь, снизу вверх. Удар срывает его с места, отшвыривая на идущего следом, сбивает с ног и того, закидывая обоих аж на пролёт. Шорох, стук, сдавленный вяк, чуть-чуть лязгнуло оружие. Тороплюсь наверх, чтобы как можно скорее добить второго, первому и так крышка… пришла бы. Но всё равно добью, чего им мучиться. Просто и без затей ломаю им шеи пяткой. Всё потом, всё потом. Соберись, Витя, сконцентрируйся. Нельзя сейчас расползаться мыслью по древу!

Минус два. Вроде всё тихо, Витя, вроде ты молодец. Прямо ниндзя. Прямо летящий на крыльях ночи уругвайский ужас. Обосраться и не жить, как же сложно быть молодым советским программистом!

Следующий этаж проверяю аккуратно, струйками. Это что-то, бывшее когда-то душевыми комнатами и большой прачечной. Теперь это тюрьма. Клетки по три ряда, метр на метр, прямиком там, где располагались кабины душа, на кафеле. Во многих сидят люди, китайцы. Истощенные, с пустыми взглядами, во влажных лохмотьях. Вдоль по коридору — старые шланги, из которых местных, наверное, и окатывают. Затхлость. Обнаруживаю комнатенку надсмотрщика, старый сгорбленный китаец с темной от старости и влаги деревянной палкой на поясе смотрит черно-белый телевизор. Он курит, не замечая, как из уголка рта протянулась нитка желтой вязкой слюны.

Вычеркиваю и этаж, и китайца из списка потенциально опасных. Выше.

Третий снизу этаж, на нем уже пост, аж восемь человек прямо у лестницы. Нет, не восемь. Четыре и четыре. Поляки и русские, болтают со своими, курят, сплевывают. У всех «калаши», а это серьезно. Здесь не те 90-ые, которые я с трудом, но помню, тут учет военного оружия куда строже. Несмотря на то, что мужики выглядят потёртыми уставшими бомжами, к ним нужно отнестись всерьез. Под ногами у них маленький умирающий магнитофон, отдающий все силы художественному хрипу, прерываемому иканиями и взвизгами.

Морально готовлюсь, но недолго, ровно одну свернутую шею китайца-надзирателя. Перфекционист я, наверное. А еще хочу курить, просто жуть как, а у китайца как раз есть. Можно и перекурить, так как дальше будет шумно. И грязно.

Почему грязно? Да потому что я нашёл в клетушке у надзирателя два вполне солидных красных кирпича из тех, что переживут тебя, твоих детей, твоих внуков, даже твою черепашку… если не попадутся Вите.

Жадно высосав пару крепких как сатана китайских сигарет, крадусь на пролёт.

Сверхсила сверхчеловека полная херня по сравнению с восемью калашами простых мордоворотов, но вот кирпич, пущенный со всей этой сверхсилой, ситуацию тут же переворачивает с ног на голову!

— Ух! — с коротким выдохом и со всей новой дурью запустил я один из кирпичей прямиком в выпучившего на меня глаза мужика, тут же (сразу же!) становясь большим куском тумана, расползающемся в разные стороны.

— БДЫДЫЩ!! — сказал сверхкирпич, пролетая сквозь человека с неописуемой легкостью, а затем буквально детонируя об стену.

— «Охренеть!», — в шоке подумал я, сдуваемый вниз взрывной волной, наполненной пылью, мелкими осколками и взвесью фракций уголовно-польских тел, ранее бывших человеками.

Вот это уместилось менее чем в секунду. От шока и рывка я впервые в жизни испытал самую натуральную боль в форме тумана, резкую, будоражащую и настолько непривычную, что секунды на три впал в ступор. А затем вышел из него, услышав крики. Не моих жертв, в моментальной смерти тех я убедился через еще три секунды, как поднялся наверх толстой и готовой к атаке струей молочно-белого дыма. Кричали закрытые в клетках китайцы и китаянки. Все они, согнутые в три погибели в своих клетках, прижимали руки к ушам.

Испытав укол совести, лезу вверх. Не понял, не подумал, не вспомнил. Говно ты, Витя. У них от взрыва барабанные перепонки лопнуть могли, если не хуже. Но ты пока дуй вперед, распространяйся, заполняй неизведанные объёмы собой. Сначала дело, потом рефлексии.

Причина проста — я не могу, ошеломляя всё и всех, туманным глистом вырваться из этого ну точно не герметичного места, а потом убежать вдаль на суперсиле с волосиками назад и размахивая яйцами, не мо-гу. Мы в Китае, дорогие товарищи, а что у нас в Китае? Тоже самое, что и в Советском Союзе. Стационарные ограничители, невидимая зона смерти для неосапиантов! Шансы, что я войду в барьерную зону, а там просто не уложусь во время для побега из неё, если почувствую себя хреново (и если вообще почувствую!) — неприлично высоки! Единственной нормальной тактикой является зачистка этой норы от всех враждебных сил!

Рвусь, штурмую, атакую, мимоходом замечая, что проход с третьего снизу на четвертый этаж бросил такое вредное занятие, как существовать. Часть потолка и стен обвалилась, создав отменный завал. Хорошо! Путь отступления есть.

Проверка третьего этажа. Четыре человека. Лежат и орут, прижав руки к ушам. Нетолстые и нестарые, на Отчима не похожи. Конденсируюсь, пока не расползся, добиваю, чтобы не мучились. Потом расползаюсь уже окончательно, без плана собираться в уязвимого человека. Почему? А потому что народу на четвертом и следующем, пятом-нулевом этажах, куда больше.