А подумать, ммать, что артефакты начинают работать сразу — это не. А знаете, почему? Потому что думать на эту тему опасно для психики, отчаянно желающей ребеночка. Шанс естественно размножиться у неосапа в самом лучшем случае, с самым идеальным партнером, в самый благоприятный момент — в два раза ниже, чем у среднестатистического человека. Обычно шанс равен где-то 5-10 процентам в общем по больнице. То есть, неосапиантов с полезными и невредящими способностями и так мало, их детей, то есть неосапов второго поколения вообще слезы, а уж неогенов третьего полный мизер. Шансы же у двух радужных адаптантов были строго отрицательными. Но, как выяснилось, это при полной активации.

А вот если трахаться, как не в себя, под возбудителями, когда это радужное дерьмо только начало перестройку организмов — шанс, безусловно, выше. Правда, как выяснилось на таком хорошем мне, получается в итоге невнятное, жуткое и напрягающее окружающих говно, от анализов которого ученые рвут на себе волосы, а затем рвут волосы и другим. Бесполезное, мутное, вертящее всю набранную по неогенам статистику, да еще и не вылупляющееся в полноценного неосапа. Обычно активация у второго поколения происходит, как только организм только созревает для размножения, в диапазоне от 11 до 16 лет. И то, шестнадцатилетки считаются перестарками с проблемами в потрохах и генах. А я же просто какой-то… ну, в общем, понятно, да?

Так что ребеночек в общем получился. Счастья полные штаны, дядю поймали и посадили, вокруг двух радужников танцуют качучу, ибо родителям перепало что-то прямо очень нужное стране и людям. А затем попытка похищения, маман или папан с перепугу что-то активировали, от чего их «шестерка» вместе с похитителями, асфальтом и куском бордюра буквально испарилась в воздухе, при этом рванув так, что вынесло стекла из окон на километр вокруг.

И вот он я, сиротинушка и детдомовец, а вот Валерий Кузьмич, мой надсмотрщик, защитник и очень сильно уставший от всего этого человек. И судя по его мрачной харе, то есть интеллигентному, уставшему и худому лицу, зажирающему второй стакан конины, новости у него для меня далеко не сладкие. Бухать от облегчения он и без моей светлой персоны потом будет, а сейчас принимает, чтобы вывалить на меня очередной воз дерьма.

Вывезу я его? Чую, что нет. Сссука.

— Валерь Кузьмич, — наконец, не выдержал я, — Ну…

— Вот, — вынув из-под столешницы явно приготовленную папку, майор бросил её передо мной, — Читай. Только сразу скажу, Вить… Стакомск.

До меня далеко не сразу дошло, секунд двадцать тупил, а потом поднял от так и не раскрытой папки глаза на майора.

— Валерь Кузьмич…, — еле выдавил я из моментально пересохшего горла, — Вы, ёлки, кобуру… со стволом… вешаете. Вы меня всю жизнь знаете, и вы… вешаете. И вы говорите… Стакомск? Мне? Туда?

— Вить…

— Не! Надо! Витькать!! — подскочил я, роняя папку и переходя на натуральный крик, — Меня! Там! Убьют! Нахер! В город неосапов? В город, б***ь, эго-зону?! Туда, где напуганная моей рожей маленькая девочка испепелит меня к такой матери?! А затем её, маленькую, сука, девочку, посадят на стул?!! Или к стенке?!!

— Да заткнись ты!!! — рявкнул во все горло, подскакивая, майор. Шарахнув ладонями по столешнице, он навис всем своим немалым ростом надо мной, — Заткнись, Изотов! Без тебя тошно!! Думаешь, я тебя слил?! Думаешь, я тебя туда пихаю?! Не ори мне тут!

— Не орать?! — чуть ли не завизжал я, ни грамма не устрашенный, а скорее взбешенный до беспредела, — Я всю жизнь по линейке! Я, б***ь, как пионер, всегда готов! Оценки! Сиротский дом! Все каникулы всирал в Москве на анализах! Я жизнь положил за нормальную жизнь — а вы меня в Стакомск?!!

— Не я!! — тут же заорал комитетчик.

— Головка от х*я!! — взвыл я, ни грамма не преувеличивая свою ярость, — За что?!!

Тринадцать наиболее крупных городов СССР закрыты от неосапов. Совсем закрыты. Приблизился — сдох, без вариантов. В остальных городах есть эго-зоны, свободные площади, на которых неогены могут применять свои способности для отдыха, развлечения или тренировок. Единственный мегаполис, полностью считающейся эго-зоной, это Стакомск, наше общее с братьями-китайцами творение. И мне с моей рожей там не выжить и дня!

— Замолчал! — гавкнул командным голосом майор, двинув кулаками по столу, — Сел! Слушаешь!!

Заткнулся я не потому, что майор врубил дерево, а потому что внезапно выдохся на эмоции. Всю жизнь ходить по линейке, надрываться как проклятый, терпел враждебные (на пустом месте!) взгляды, мечтал о какой-нибудь тихой деревне, где можно будет спокойно пристроиться кем-нибудь… да хоть книги писать! Я их тонны помню! А вот хрен тебе, попугайчик голубенький! Велкам ту Стакомск, камрад! Готовь жопу и делай ставки, как именно тебя ушатают местные, у которых еще не прокачаны тормоза! Это город-академия неосапиантов!!

Тем временем комитетчик залез в стол, вновь добыв оттуда прозаичное — еще один стакан и бутылку, в которой плескалась полностью прозрачная жидкость. Оформив почти полный стакан, он подвинул его ко мне:

— Пей!

Пахло спиртом… ну или водкой. Не знай, я более 25 лет не пил.

— А чего не коньяк? — сыграл в сучку я, — Жалко?

— Дебил малолетний, — как-то устало вздохнул Радин, — Это медицинский спирт. Коньяка в тебя литра четыре залить надо, осёл ты страшный. Пей, ммать…

Потроха обожгло, хорошо так. Меня встряхнуло, взболтало и слегка отпустило. Пока приходил в себя, ворочаясь и прислушиваясь, как двести грамм чистого неразбавленного спирта бороздят просторы желудка, майор начал говорить:

— Выруби дурака, Витя. И ты и я, и мы с тобой, мы прекрасно знали, что так или иначе ты попадешь в Стакомск. Твоя наивная мечта, что ты мутант, застрявший на метаморфозе, который проживет жизнь нормального гражданина… ей п****ц, Вить. Лещенко подал обоснованный, слышишь? …обоснованный рапорт, в котором черным по белому написано, что ты обязательно активируешься. Сто процентов. Увеличение мышечной ткани, её изменения, осветление радужки глаз, пигментация кожи, все анализы говорят о том, что ты проходишь плавную, просто аномально длинную предварительную трансформу. Понял? В глаза мне смотри. Ты. Меня. Услышал?

— А можно было с этого начать? — прохрипел я, чувствуя легкий сушняк.

— Нельзя! — отрезал майор, добывая из-под того же волшебного стола бутерброды с ветчиной. Половину он честно отдал мне, пригрозив, чтобы не жрал — еще понадобятся.

— Как могут понадобиться бутерброды? — удивился я.

— Увидишь, — почти тоскливо вздохнул дядька, — Потому что хорошие новости у меня кончились.

— Валерь Кузьмич, — слова как-то сами посыпались изо рта, — Я ж сильный, вы знаете. Если захочу воспользоваться вашим «макаровым» — хрен вы меня остановите.

— Облизнись, патроны дома держу, — махнул рукой комитетчик, — С того самого дня, как…

Твою мать.